Каждая глава Наших посвящена реальным лицам, родственникам Сергея Довлатова - его дедушкам и бабушкам, родителям, дядям и теткам, жене, дочери и даже любимой собачке Глаше. Эта книга - своего рода портрет семьи писателя.

Герой и обстоятельства

Судьбы всех этих людей развивались в условиях жизни в Советском союзе и, как следствие, оказались не слишком счастливыми. Сам Довлатов, эмигрировавший в Соединенные штаты, уже пишет о своем отношении к родине с некоторым сарказмом, вспоминая политическую агитацию, нехватку продуктов и жизнь в коммунальных квартирах.

Об этом же он вспоминает, когда пишет о своих родственниках, сопоставляя жизнь зарубежную и жизнь в Союзе. Например, в рассказе, посвященном дяде Леопольду, Довлатов упоминает его переписку со своим отцом:

Свою бедность Леопольд изображал так: Мои дома нуждаются в ремонте. Автомобильный парк не обновлялся четыре года...

Письма моего отца звучали куда более радужно: ...Я - литератор и режиссер. Живу в небольшой уютной квартире. (Он имел в виду свою перегороженную фанерой комнатушку.) Моя жена уехала на машине в Прибалтику. (Действительно, жена моего отца ездила на профсоюзном автобусе в Ригу за колготками.) А что такой инфляция, я даже не знаю...

Также он описывает подарки, которыми обменивались эти братья, а также то, как впервые встретился с дядей Леопольдом за границей. По этим эпизодам видно, насколько менялось отношение человека к родине после переезда в США.

Отношение человека к родине

Однако именно в эмиграции становится понятно, что в общем-то Довлатов любит эту странную родину, вместе со всеми ее проблемами и неприятностями.

Особенно трогательно это показано в главе, посвященной любимой собачке Довлатова, фокстерьерше Глаше: ...иногда тихонько стонет. Возможно, ей снится родина. Например, мелкий частик в томате. Или сквер в Щербаковом переулке....

Но обстоятельства не позволяют там остаться: сам Довлатов, его жена, мать и дочь, а также верная собачка, вынуждены эмигрировать.

Довлатов воспринимает как родину не только Советский союз. Очевидно, некоторой своей прародиной он считает Армению, и это подчеркивается в рассказе, посвященном дедушке, воспитание и горячий кавказский нрав которого Довлатов вспоминает.

Другой же его дед был крестьянином, и от него Довлатов перенял множество странных привычек, за которые позднее ругала его жена.

Развитие внутреннего мира героя

В сборнике рассказов также видно, что у Довлатова с детства были условия для развития своей личности, для образования: его тетя была редактором, мать - корректором, отец иногда писал стихи.

Довлатов в каждом рассказе обращает внимание читателя на то, что семья его была словно политически неуместной в Советском союзе. Поэтому писатель и оказался в Америке, где родился его младший сын - уже гражданин США. Это то, к чему пришла моя семья и наша родина - пессимистично завершает Довлатов повествование о своих родных.

Двенадцать глав «Наших» создавались Довлатовым в начале 1980-х годов как самостоятельные рассказы. Герои — реальные люди, отсюда и один из вариантов названия будущей книги — «Семейный альбом», в которой звучит «негромкая музыка здравого смысла» (И. Бродский), помогающая нам сохранять достоинство в самых невероятных жизненных ситуациях.

Сергей Довлатов

Наши

Глава первая

Наш прадед Моисей был крестьянином из деревни Сухово. Еврей-крестьянин — сочетание, надо отметить, довольно редкое. На Дальнем Востоке такое случалось.

Сын его Исаак перебрался в город. То есть восстановил нормальный ход событий.

Сначала он жил в Харбине, где и родился мой отец. Затем поселился на одной из центральных улиц Владивостока.

Сначала мой дед ремонтировал часы и всякую хозяйственную утварь. Потом занимался типографским делом. Был чем-то вроде метранпажа. А через два года приобрел закусочную на Светланке.

Рядом помещалась винная лавка Замараева — «Нектар, бальзам». Дед мой частенько наведывался к Замараеву. Друзья выпивали и беседовали на философские темы. Потом шли закусывать к деду. Потом опять возвращались к Замараеву…

— Душевный ты мужик, — повторял Замараев, — хоть и еврей.

— Я только по отцу еврей, — говорил дед, — а по матери я нидерлан!

— Ишь ты! — одобрительно высказывался Замараев.

Через год они выпили лавку и съели закусочную.

Престарелый Замараев уехал к сыновьям в Екатеринбург. А мой дед пошел на войну. Началась японская кампания.

На одном из армейских смотров его заметил государь. Росту дед был около семи футов. Он мог положить в рот целое яблоко. Усы его достигали погон.

Государь приблизился к деду. Затем, улыбаясь, ткнул его пальцем в грудь.

Деда сразу же перевели в гвардию. Он был там чуть ли не единственным семитом. Зачислили его в артиллерийскую батарею.

Если лошади выбивались из сил, дед тащил по болоту орудие.

Как-то раз батарея участвовала в штурме. Мой дед побежал в атаку. Орудийный расчет должен был поддержать атакующих. Но орудия молчали. Как выяснилось, спина моего деда заслонила неприятельские укрепления.

С фронта дед привез трехлинейную винтовку и несколько медалей. Вроде бы имелся даже Георгиевский крест.

Неделю он кутил. Потом устроился метрдотелем в заведение «Эдем». Как-то раз повздорил с нерасторопным официантом. Стал орать. Трахнул кулаком по столу. Кулак очутился в ящике письменного стола.

Беспорядков мой дед не любил. Поэтому и к революции отнесся негативно. Более того, даже несколько замедлил ее ход. Дело было так.

Народные массы с окраин устремились в центр города. Дед решил, что начинается еврейский погром. Он достал винтовку и залез на крышу. Когда массы приблизились, дед начал стрелять. Он был единственным жителем Владивостока, противостоявшим революции. Однако революция все же победила. Народные массы устремились в центр переулками.

После революции мой дед затих. Опять превратился в скромного ремесленника. Лишь иногда напоминал о себе. Так, однажды дед подорвал репутацию американской фирмы «Мерхер, Мерхер и К°».

Американская фирма через Японию завезла на Дальний Восток раскладушки. Хотя называть их так стали значительно позднее. Тогда это была сенсационная новинка. Под названием «Мэджик бэд».

Выглядели раскладушки примерно так же, как сейчас. Кусок цветастого брезента, пружины, алюминиевая рама…

Мой прогрессивный дед отправился в торговый центр. Кровать была установлена на специальном возвышении.

— Американская фирма демонстрирует новинку! — выкрикивал продавец. — Мечта холостяка! Незаменима в путешествии! Комфорт и нега! Желаете ощутить?!

— Желаю, — сказал мой дед.

Он, не расшнуровывая, стащил ботинки и улегся.

Раздался треск, запели пружины. Дед оказался на полу.

Продавец, невозмутимо улыбаясь, развернул следующий экземпляр.

Повторились те же звуки. Дед глухо выругался, потирая спину.

Продавец установил третью раскладушку.

На этот раз пружины выдержали. Зато беззвучно подогнулись алюминиевые ножки. Дед мягко приземлился. Вскоре помещение было загромождено обломками чудо-кровати. Свисали клочья пестрого брезента. Изгибалась тускло поблескивавшая арматура.

Дед, поторговавшись, купил бутерброд и удалился.

Репутация американской фирмы была подорвана. «Мерхер, Мерхер и К°» начали торговать хрустальными люстрами…

Дед Исаак очень много ел. Батоны разрезал не поперек, а вдоль. В гостях бабка Рая постоянно за него краснела. Прежде чем идти в гости, дед обедал. Это не помогало. Куски хлеба он складывал пополам. Водку пил из бокала для крем-соды. Во время десерта просил не убирать заливное. Вернувшись домой, с облегчением ужинал…

У деда было три сына. Младший, Леопольд, юношей уехал в Китай. Оттуда — в Бельгию. Про него будет особый рассказ.

Старшие, Михаил и Донат, тянулись к искусству. Покинули захолустный Владивосток. Обосновались в Ленинграде. Вслед за ними переехали и бабка с дедом.

Сыновья женились. На фоне деда они казались щуплыми и беспомощными. Обе снохи были к деду неравнодушны.

Устроился он работать кем-то вроде заведующего жилконторой. Вечерами ремонтировал часы и электроплитки. Был по-прежнему необычайно силен.

Как-то раз в Щербаковом переулке ему нагрубил водитель грузовика. Вроде бы обозвал его жидовской мордой.

Дед ухватился за борт. Остановил полуторку. Отстранил выскочившего из кабины шофера. Поднял грузовик за бампер. Развернул его поперек дороги.

Фары грузовика упирались в здание бани. Задний борт — в ограду Щербаковского сквера.

Водитель, осознав случившееся, заплакал. Он то плакал, то угрожал.

— Домкратом перетяну! — говорил он.

— Рискни… — отвечал ему дед.

Грузовик двое суток торчал в переулке. Затем был вызван подъемный кран.

— Что же ты просто не дал ему в морду? — спросил отец.

Дед подумал и ответил:

— Боюсь увлечься…

Я уже говорил, что младший сын его, Леопольд, оказался в Бельгии. Как-то раз от него прибыл человек. Звали его Моня. Моня привез деду смокинг и огромную надувную жирафу. Как выяснилось, жирафа служила подставкой для шляп.

Моня поносил капитализм, восхищался социалистической индустрией, затем уехал. Деда вскоре арестовали как бельгийского шпиона. Он получил десять лет. Десять лет без переписки. Это означало — расстрел. Да он бы и не выжил. Здоровые мужчины тяжело переносят голод. А произвол и хамство — тем более…

Через двадцать лет отец стал хлопотать насчет реабилитации. Деда реабилитировали за отсутствием состава преступления. Спрашивается, что же тогда присутствовало? Ради чего прервали эту нелепую и забавную жизнь?..

Я часто вспоминаю деда, хотя мы и не были знакомы.

Например, кто-то из друзей удивляется:

— Как ты можешь пить ром из чашки?

Я сразу вспоминаю деда.

Или жена говорит мне:

— Сегодня мы приглашены к Домбровским. Надо тебе заранее пообедать.

И я опять вспоминаю этого человека.

Вспоминал я его и в тюремной камере…

У меня есть несколько фотографий деда. Мои внуки, листая альбом, будут нас путать…

Глава вторая

Дед по материнской линии отличался весьма суровым нравом. Даже на Кавказе его считали вспыльчивым человеком. Жена и дети трепетали от его взгляда.

Если что-то раздражало деда, он хмурил брови и низким голосом восклицал:

— АБАНАМАТ!

Это таинственное слово буквально парализовало окружающих. Внушало им мистический ужас.

— АБАНАМАТ! — восклицал дед.

И в доме наступала полнейшая тишина.

Значения этого слова мать так и не уяснила.

Я тоже долго не понимал, что это слово означает. А когда поступил в университет, то неожиданно догадался. Матери же объяснять не стал. Зачем?..

Мне кажется, тяжелый характер деда был результатом своеобразного воспитания. Отец-крестьянин бил его в детстве поленом. Раз опустил на бадье в заброшенный колодец. Продержал его в колодце около двух часов. Затем опустил туда же кусок сыра и полбутылки напареули. И лишь час спустя вытащил деда, мокрого и пьяного…

Может быть, поэтому дед вырос таким суровым и раздражительным.

Был он высок, элегантен и горд. Работал приказчиком в магазине готовой одежды Эпштейна. А в преклонные годы был совладельцем этого магазина.

Повторяю, он был красив. Напротив его дома жили многочисленные князья Чикваидзе. Когда дед переходил улицу, молоденькие — Этери, Нана и Галатея Чикваидзе выглядывали из окон.

Вся семья ему беспрекословно подчинялась.

Он же — никому. Включая небесные силы. Один из поединков моего деда с Богом закончился вничью.

В Тифлисе ожидали землетрясения. Уже тогда существовали метеорологические центры. Кроме того, имелись разнообразные народные приметы. Священники ходили по домам и оповещали население.

Жители Тифлиса покинули свои квартиры, захватив ценные вещи. Многие вообще ушли из города. Оставшиеся жгли костры на площадях.

В богатых кварталах спокойно орудовали грабители. Уносили мебель, посуду, дрова.

И лишь в одном из домов Тбилиси горел яркий свет. Точнее, в одной из комнат этого дома. А именно — в кабинете моего деда. Он не захотел покидать свое жилище. Родственники пытались увещевать его, но безрезультатно.

— Ты погибнешь, Степан! — говорили они.

Дед недовольно хмурился, затем угрюмо и торжественно произносил:

Восьмая глава повести С. Довлатова "Наши".
В восьмой главе повести С. Довлатова "Наши" ведется рассказ об авторе писателя. В главе описывается характер отца, его мировозрение во время сталинских времен, разоблачение Сталина и в конце концов отъезд за граниу в Америку.
Отец автора еврей, актер, жизнь воспринимал как драматическую игру или разыгрывал трагедию, в общем жизнь была для него театрализованным представлением, где добро торжествовало над злом и центральным героем был он сам.
Жили они во Владивостоке, который по тем временам был похож на Одессу. В городе хулиганили моряки, повсюду играла африканская музыка, работали ресторанчики.
Отец закончил театральный институт и стал режиссером, после чего работал в академическом театре.
Все шло хорошо, потом наступили тревозные сталинские времена. Мать ненавидела Сталина, отец оправдывал исчезновение людей их же поступками или характером. Один был пьяницей, другой плохо обращался с женщинами. Неожиданностью для отца стал арест деда, ведь дед был хорошим человеком, один недостаток он много ел.
Потом отца выгнали из театра. Причиной стала его национальность, еврей, у которого брат за границей, а отец растрелян. Отец стал писать для эстрады. Публика любила его репризы, в зале всегда смеялись. Отец был поставщиком каламбуров и шуток.
Родители развелись, ведь они были совершенно разными людьми. Например, того человека, который уволил отца из театра мать ненавидела всю жизнь, а отец пил с ним уже через месяц.
Развод, халтура, женщины.. культ личности, война, эвакуация - это происходило в следующие годы.
Затем Вождя разоблачили, дед был реабилитирован, отец во второй раз женился. Тем не менее, отец считал, что при Сталине было лучше. При Сталине издавали книжки, затем расстреливали авторов. Сейчас писателей не расстреливают. Книжек не издают. Еврейских театров не закрывают. Их просто нет... Наследники Сталина разочаровали отца, отец был убежден, что Сталина похоронили зря, Сталин был необыкновенным смертным.
После этого жизнь для отца казалась унылой, тусклой и однообразной. Отца в принципе не интересовала жизнь, его интересовал театр. Он стал преподавать в эстрадном классе в театральном училище. Один из педагогов написал донос. Отца вызвали, он внимательно посмотрел на бумагу, изучил почерк, узнал анонимщика. Анонимщика разоблачили. Графологическое исследование дало блестящие результаты. Богуславский сознался.
В отце было глубокое и упорное непонимание реальной жизни... Автор в это время печатался на Западе и была опасность оказаться за решеткой в тюрьме, дочка отца собиралась уезжать. Потом отца выгнали с работы, остро стал вопрос о выезде за границу. Вся семья переехала жить в Америку, через год в Америку приехал отец. Поселился в Нью-Джерси. Играет в бинго. Все хорошо, драма больше не разыгрывается.

Сочинение

Цикл “Наши” связан одновременно с традициями одесских произведений Бабеля и автобиографической прозы Искандера. Рассказы цикла посвящены близким родственникам автобиографического героя. Он рассказывает о своих дедах по линии отца и матери, о родителях, двоюродном брате, жене и дочери. История рода, проникнутая юмором и любовью, заканчивается рождением сына – ребенка с иностранным именем, увидевшего свет с Америке. “Это то, к чему пришла моя семья и наша родина”, – с печалью заключает автор.

Сюжет цикла “Чемодан” развивается по принципу реализованной метафоры: в чемодане, случайно обнаруженном в шкафу, герой находит вещи, вывезенные с родины, которые ему так и не пригодились. С каждой из вещей связана безуспешная попытка героя найти себе применение на родине. В результате рассказы о вещах складываются в историю неудавшейся, нереализованной жизни.

Случайным вещам из чемодана противопоставлена куртка Фернана Леже. Чемодан напоминает Довлатову о чемодане с рукописями Платонова, пропавшем в годы войны.

Цикл “Ремесло”, скептически названный автором “признаниями литературного неудачника”, представляет собой творческую биографию Довлатова. Время восстановило подлинные ценности и отбросило сомнения писателя в том, что его упрекнут, будто он “возомнил себя непризнанным гением”. Художник, которого обрекли на родине на “чувство безнадежной жизненной непригодности”, создал правдивую летопись литературной жизни эпохи застоя. Ее центральным героем у Довлатова выступает высоко ценимый и любимый им И. Бродский. Оставленный Довлатовым литературный портрет поэта является непревзойденным по точности и глубине содержания: “Бродский создал неслыханную модель поведения. Он жил не в пролетарском государстве, а в монастыре собственного духа. Он не боролся с режимом. Он его не замечал”.

Повесть С. Довлатова “Иностранка” была впервые опубликована в 1986 г. Она повествует о молодой женщине из “хорошей семьи”, у которой было счастливое детство. “Всем, у кого было счастливое детство, необходимо задумываться о расплате… Веселый нрав, здоровье, красота – чего мне это будет стоить?” – философски размышляет автор о судьбе своей героини. Ее “платой” становится любовь к человеку “с безнадежной фамилией Цехнови-цер”. Отдаленным результатом этой любви и стал ее отъезд в эмиграцию. Мария Татарович, одинокая русская женщина с ребенком, оказалась на сто восьмой улице Нью-Йорка и неожиданно для окружающих полюбила латиноамериканца Рафаэля Гонзалеса. Фоном к любовной повести в “Иностранке” служит жизнь русской колонии Нью-Йорка.

В повести “Филиал” тоже переплетаются две сюжетные линии: воспоминания о первой любви автобиографического героя и изображение его жизни в эмиграции, работы на радио “Третья волна”, взаимоотношений и течений внутри эмигрантской среды.

Довлатов прожил в Америке двенадцать лет. В 1990 г. он скоропостижно умер от сердечного приступа, не дождавшись издания своих произведений на родине. Первые книги его рассказов: “Чемодан”, “Зона”, “Рассказы” вышли к пятидесятилетию писателя, до которого он не дожил. Совсем недавно вышло в свет трехтомное собрание его прозы, стали появляться воспоминания и статьи о нем.

Довлатов создал своеобразный, точный, скупой и афористичный язык. Его стиль отличается изысканной простотой. Использование анекдотических ситуаций, жизненность тем делают его прозу увлекательным чтением. Популярность Довлатова со временем возрастает. Объясняется это и чувством, откровенно высказанным в цикле “Ремесло”: “Я люблю Америку… Благодарен Америке, но родина моя далеко. Нищая, голодная, безумная и спившаяся! Потерявшая, загубившая и отвергнувшая лучших своих сыновей!.. Родина – это мы сами… Все, что с нами было, – родина. И все, что было, – останется навсегда…” В критике высказывалось мнение, что Довлатов – художник мира, канувшего в прошлое. Но если наш мир – это мы сами, Сергей Довлатов навсегда останется летописцем нашего времени и нашим современником.

Сборником новелл является книга, автор которой - Сергей Довлатов. "Компромисс" включает в себя 12 новелл, которые были созданы в период с 1973 по 1980 год. В единую книгу автор собрал их в 1981 году. Известно, что одно время работал в русскоязычной эстонской газете Довлатов. "Компромисс" - сборник, сюжеты для новелл которого были взяты именно из этого опыта Сергея Донатовича (фото его представлено ниже).

Главным героем книги является журналист, который, оставшись без работы, начинает перелистывать свои газетные вырезки за 10 лет "притворства" и "вранья". Он работал в 70-е годы, когда проживал в Таллине. За каждым текстом-компромиссом из газеты следуют воспоминания автора. События, чувства, разговоры его описывает Довлатов ("Компромисс").

Политическая близорукость

Перечислив в своей заметке страны, из которых на научную конференцию прибыли специалисты, автор выслушивает обвинения от редактора в своей политической близорукости. Выясняется, что в начале списка непременно должны идти государства победившего социализма, а затем - все остальные. За предоставленную информацию автору платят всего 2 рубля (он ожидал, что получит 3).

"Соперники ветра"

Переходит к описанию следующей заметки Довлатов. "Компромисс" продолжается рассказом о работе главного героя над материалом, посвященным Таллинскому ипподрому. Автор на самом деле договорился с жокеем Ивановым, героем заметки, "расписать" программу скачек. Вместе с ним он выигрывал деньги, делая ставки на заранее известного лидера. Очень жаль, что с ипподромом нынче покончено: жокей выпал в пьяном виде из такси и вот уже несколько лет вынужден работать барменом.

Детские стишки

В рубрику "Эстонский букварь" газеты "Вечерний Таллин" герой пишет детские стишки. В них зверь по-эстонски отвечает на русское приветствие. Инструктор ЦК звонит автору и негодует: получается, что он - зверь?

Рождение "обреченного на счастье"

Родился человек, "обреченный на счастье" - это слова о появлении на свет 400-тысячного жителя Таллина, заказанные автору. Герой отправляется в роддом. Здесь первый новорожденный малыш, о котором он сообщает редактору по телефону (сын эфиопа и эстонки), "бракуется", как, впрочем, и второй (сын еврея). Редактор согласен принять только репортаж о рождении сына русского, члена КПСС, и эстонки. Отцу его привозят деньги за то, чтобы он назвал Лембитом своего сына. Автор репортажа вместе с ним отмечает радостное событие. Счастливый отец рассказывает о "радостях" своей семейной жизни. Проснувшись у одной знакомой среди ночи, журналист тщетно пытается вспомнить события этого вечера.

Телеграмма Брежневу

Еще одну любопытную новеллу содержит книга "Компромисс" (Довлатов). В ней говорится о работе над очередной заметкой - телеграммой Брежневу эстонской доярки, которая была опубликована в газете "Советская Эстония". Женщина пишет о высоких надоях молока, а также о том, что ее приняли в партию. Приложена ответная телеграмма Брежнева. Главный герой вспоминает о том, как его отправили для написания этого рапорта в райком партии вместе со Жбанковым, фотокорреспондентом. Первый секретарь принимал журналистов. Две молодые девушки были приставлены к ним, готовые выполнить любые желания. Рекой лилось спиртное... Естественно, журналисты не преминули воспользоваться выгодной ситуацией. Они встретились лишь мельком с дояркой. В коротком перерыве этой "культурной программы" была написана телеграмма. Жбанков, прощаясь в райкоме, попросил хотя бы пива "для лечения". Секретарь испугался того, что это могут заметить. Жбанков ему посочувствовал насчет "работенки", которую приходится исполнять секретарю.

Статья на моральную тему

Статья под названием "Самая трудная дистанция" написана на моральную тему о комсомолке, спортсменке Тийне Кару. Героиня ее просит автора помочь ей "раскрепоститься" в постели, предлагает ему стать ее учителем. Автор, однако, отказывается. Тогда Тийна спрашивает, есть ли у него "друзья-подонки". Автор отвечает, что таковые "преобладают". Перебрав в уме несколько кандидатур, он решает остановиться на Осе Чернове. Тийна после нескольких неудачных попыток становится счастливой ученицей. Она вручает автору в знак благодарности бутылку виски, открыв которую, он начинает писать эту статью на моральную тему.

Никаких компромиссов

Еще одну заметку описывает Довлатов ("Компромисс"). Называется она "Они мешают нам жить". В ней рассказывается о Э. Л. Буше, работнике республиканской прессы, который попал в медветрезвитель. Автор ее вспоминает, как познакомился с героем этой заметки. Буш - человек талантливый, пьющий, пользующийся популярностью у стареющих красивых женщин, не способный на компромиссы с начальством. Он берет интервью у Пауля Руди, капитана одного западногерманского корабля, оказавшегося беглым эстонцем, изменником Родины. Офицеры КГБ советуют Бушу дать показания о том, что Пауль Руди является половым извращенцем. Негодуя, он отказывается и вызывает тем самым неожиданную фразу полковника КГБ о том, что он лучше, чем ожидалось. Буша увольняют, он становится безработным, живет с очередной женщиной, герой поселяется у них. Бывшего журналиста однажды приглашают на редакционную вечеринку как внештатного автора. После того как в конце вечера все сильно напились, Буш скандалит, ударяет ногой по подносу, который вносит супруга главного редактора. Он объясняет герою свой поступок следующим образом: после лжи, которой отмечены речи и поведение присутствующих, он не мог поступить иначе. Герой, уже 6-й год проживая в Америке, вспоминает с грустью о красавце и диссиденте, возмутителе спокойствия поэте Буше, о дальнейшей судьбе которого ему неизвестно.

Недоразумение на похоронах

Следующая заметка посвящена прощанию Таллина с Хубертом Ильвесом. Перечитывая этот некролог о Герое Социалистического Труда, директоре телестудии, автор его вспоминает лицемерие присутствовавших на похоронах столь же лицемерного карьериста. Грустный юмор воспоминаний состоит в том, что из-за произошедшей в морге путаницы "обычного" покойника хоронят на привилегированном кладбище. Однако торжественную церемонию решают довести до конца, планируя поменять гробы ночью.

Жертвы концлагерей

Опишем работу над последней заметкой, о которой рассказывает Довлатов ("Компромисс"). Краткое содержание основных событий следующее. Репортаж под названием "Память - грозное оружие!" посвящен описанию республиканского слета выживших узников фашистских концлагерей. Вместе со Жбанковым, фотокором, герой был командирован на этот слет. После нескольких рюмок, принятых на банкете, ветераны разговариваются. Выясняется, что не всем из них пришлось пройти только через Дахау. Упоминаются и "родные" названия: Казахстан, Мордовия... Выясняются также острые национальные вопросы о том, кто чухонец (Гитлер им - лучший друг), а кто еврей. Пьяный Жбанков разряжает обстановку. Он водружает корзину с цветами на подоконник. Герой говорит, что букет "шикарный". Однако Жбанков скорбно отвечает, что это не букет, а венок.

Автор заключает, что прощается с журналистикой на этом трагическом слове. С него довольно! На этом заканчивает повествование Довлатов ("Компромисс"). Краткое содержание этого сборника у многих вызывает желание познакомиться с ним поближе. Как вы видите, художественная форма книги довольна необычна и интересна. Хотя бы из-за нее стоит прочитать сборник, который создал Довлатов ("Компромисс"). Отзыв о своем знакомстве с этой книгой вы можете оставить в комментариях.

Похожие статьи